Алексей Бергман - Запомни - все обман![СИ]

Взмахнув широкими рукавами, Захар заголосил:

— Только не вздумайте меня обманывать! Я в технике понимаю! Починил бы сам, но нет необходимых материалов! — Согнувшийся над комбайном армянский папа от этого ора слегка испуганно присел, Воронцов, продолжая работать на возможную публику за окном, не прекратил вращать рукавами, но заговорил негромко: — Под кожухом комбайна ваши новые паспорта и билеты на поезд на завтрашнее число. Я их заказал по Интернету. Если не успею к отходу поезда, уезжайте с Дианой, я вас найду. Тут же спрятан мобильный телефон, используйте его только для связи со мной, номер забит в память… И не вздумайте содрать с меня хоть лишнюю копейку!

Не поднимая взгляд от комбайна, Гамлет Давидович прошептал:

— Все так плохо, Захар?

— Хуже некуда, — не стал лукавить Воронцов.

— Прости…, я тебя втянул…

— Прорвемся. Билеты, деньги и телефон сейчас же спрячьте в камеру хранения на вокзале. Я не хочу, чтобы все это было при вас. Вы должны иметь возможность сорваться в любой момент. В случае чего, бросайте вещи, уходите в чем есть.

— Боже! — еще больше присел армянский папа.

— Сами на вокзал не ездите. Уложите все в небольшую сумочку, отправьте к камерам кого–нибудь из соседей. — Воронцов ткнул в аппарат палец с видом Моисея, добывающего воду из камня, принял значительную позу, пророкотал: — Чините. Я вернусь сюда завтра. Проверю.

В образе горделивого городского сумасшедшего, Захар покинул ателье, стараясь не светить лицо перед машинами на парковке. В развивающейся аки накидка римского консула пыльной хламиде прошел перед парковкой, взял на курс на дом.

Смертельно хотелось пройти хотя бы под окнами Дианы, поймать случайный силуэт на шторах… — нельзя. С любимой Воронцов попрощался вчера, если бы не изготовленные паспорта, вообще бы близко ни к кому из Амбарцумянов не сунулся!

В холостяцкой квартире Воронцова царил покой: коту не потребовалось «проигрывать» на компьютере трехэтажные посылы. Приятель сидел на балконе, через щелку в ограждении приглядывал за джипом.

«Порядок?» — мысленно спросил Захар.

В голове промелькнули образы: здоровенный как вставшая на дыбы электричка мордоворот выпрыгивает из машины, через десяток минут запрыгивает снова с пакетом провизии из местного супермаркета…

Порядок, похвалил наблюдателя Воронцов. Глянул в окно на безмятежно загорающий под вечерним солнцем вседорожник, и через дверцу в шкафе прошел в квартиру лабораторию.

Остановился посредине большой, изрядно захламленной комнаты — не посвященный человек здесь в жизни не разберется: какие–то запыленные проводки куда–то тянутся, везде клавиатуры и пульты управления, масса кнопочек и тумблеров рассеяны в кажущемся произвольном порядке…

На то, чтобы в комнате не осталось ни одного действующего прибора, Воронцову не понадобилось бы и минуты. Достаточно в ключевых местах дернуть за пару разноцветных букетов из проводов, вся машинерия придет в негодность. Захар намеренно не придавал изобретениям законченного вида, собирал все, так сказать, на живую нитку, одно «неловкое» движение рукой: «игрушка» рассыпается на составные части, нужные и подставные для отвода глаз блоки перемешиваются — изобретение превращается в кучку бесполезного электронного хлама. Через небольшой промежуток времени, все можно собрать заново, или плюнуть, собрать в совок и начинать «сочинительство» заново. С удовольствием разрабатывая новую изящную придумку.

Захар прошел по комнате…, чувствуя себя немного убийцей, грустно и поочередно обрывал тонюсенькие проводки — ПРОЩАЛСЯ. С томографом, энцефалографом, хитроумным био–анализатором, электронным микроскопом, стопочками тиглей, выставкой прозрачных колб… Как жаль. Захламленная берлога утлого анахорета вросла Захару в душу каждым проводком. Когда–то, возможно через месяц, или через год, сюда войдут чужие люди: соседки, обеспокоенные исчезновением «приличного, хоть и странноватого молодого человека», участковый Колычев, любопытные соседские мальчишки просочатся и при возможности распихают по карманам какие–то блестящие электронные бирюльки…

Потом соседки посовещаются и поставят в церкви свечку за упокой души запропастившегося бедолаги. Все вещи очканавта, кроме беретки и плаща — на месте. Ушел болезный куда–то, попался на глаза злым людям, те его и отоварили по пьяному делу. Или сам упал. Свалился в придорожную канаву или в речку — утоп тишайший очкарик. Сгинул.

Захар смел с подзеркальной тумбы в пакет коробочки с гримом и клеем — рядиться больше не понадобится, оставил на видном месте тетрадку со смешными, нелепыми схемами «вечного двигателя», ничего не взял на память и, неожиданно почувствовав нешуточную, почти до слез, печаль, — ушел, оставив за спиной берлогу, утратившую родство с беглецом букетами оборванных капилляров–проводков.

Через дверцу в похожем шкафе, Воронцов вернулся в совершенно не схожую с захламленной лабораторией квартиру примерного аккуратиста, почувствовал мягкое и ободрительное прикосновение к мозгу: «Не переживай, — как будто успокаивал Приятель, — берлоги дело наживное, нельзя к ним кожей прирастать… Отряхни прах с ног своих и следуй дальше…»

Захар усмехнулся, погладил, разлегшегося на подоконнике кота, взглянул во двор и… всяческая грусть слетела с него, как прошлогодние листья с зимнего дерева: к джипу наблюдателей подъезжал претенциозно красный кабриолет Марата.

Если бы в нетривиальных способностях Воронцова присутствовала возможность испепелять противника взглядом–лазером, кабриолет полыхнул бы в ту же секунду!

Еще ни разу на короткой памяти Захара не отпечаталось подобной ненависти к человеку!

Захар запрещал себе проявления крайних эмоций. Любовь его уже расслабила, ненависть способна окончательно лишить здравости рассудка!

Марат мозгляк, напоминал себе Захар. Глиста с дипломом инженера. Таких не ненавидят — п р е з и р а ю т. Презрение чувство растушеванное, брезгливость не способна на глубинные и крайние проявлений, кому есть дело до паразита–таракана…

Сжимая и разжимая кулаки, выравнивая сбитое приступом ярости дыхание, Воронцов стоял за шторой и глядел во двор. Пока он прощался с лабораторией, на улице совсем стемнело. Две машины — алая и черная, выехали из–под фонаря, спрятались в темноте за детскими качелями…

Воронцов прищурился — черт, ничего не видно!! И сразу же пошла трансляция: отличное ночное зрение кота показывало то, что происходит в темноте. Краски потеряли ч е л о в е ч е с к у ю яркость и цвета, но фигуры людей стали различимы и четки.